позже чем через год.
– Принято десять бутылок двенадцатилетнего Highland Park.
– Что за Гордей Пробастырский? – спросил Юра.
– Легенда авангарда. Лидер арт-кружка «Притон вдохновенья». Ещё он работал под псевдонимом Савелий Ибанько. Я знал, что Гордей уехал в Латвию. На него уголовка была за хищение грантов, но успел уйти, а латыши политическое убежище дали. Сейчас дело уже закрыли. Честно говоря, думал, окочурился давно. Гордей пил много и траву выкуривал газонами.
Через три месяца Феликсу позвонил Шпильман, попросил открыть один из новостных сайтов и зайти в раздел «Культура». Заголовок гласил: «Уникальная работа Гордея Пробастырского „Ветка света“», приобретена за 180 тысяч евро и выставлена в одном из главных залов Третьяковки». На фотографии застыли безвкусно одетые полные женщины, неопрятный Марат и какой-то сморщенный алкоголик с признаками скорого исхода. Феликс купил одиннадцать бутылок обещанного виски. Сам вручать их Марату не стал, побрезговал. Десять передал с курьером. Одиннадцатую Феликс долго смаковал, сидя на балконе.
Обстоятельства
Феликс решил убить в себе алкоголика. Знакомый посоветовал слетать в Ригу на какой-то чудодейственный детокс. Недешёвое удовольствие. На эти деньги можно уйти в запой на пару месяцев, а то и больше. Слабо прогретый салон «боинга» медленно заполняли вялые пассажиры, которых встречали две миловидные латышки и юный стюард-гомосексуалист с выкрашенными перьями волосами. Неестественно вытягивая шею, гомик приторно улыбался и кивал продолговатой головой размером с помятую маленькую дыню. Одну из бортпроводниц звали Инара – рельефная девушка с большой грудью и коротко стриженными золотистыми волосами. Тоненький носик был чуток вздёрнут, щёчки напоминали малиновые шарики мороженого. Щиколотку правой ноги девушки обвивал золотой браслет, и стоило Монахову увидеть это украшение, как желание овладело им в разы сильнее. И вообще любые поездки Феликс рассматривал не только как перемещение из пункта А в пункт Б, но и как возможность влюбиться. Влюблялся Феликс на заднем сиденье автобуса, в плацкартных, общих и купейных вагонах, но чаще всё происходило со стюардессами.
Самый запоминающийся секс случился в туалете самолёта. До того, как они с крохотной и похотливой бортпроводницей Верой уединились в кабинке, там успел покурить какой-то пожилой грузин. От Феликса пахло перегаром, дорогим одеколоном, и, смешиваясь с сигаретным дымом, эти запахи являли не самый приятный коктейль. Вера кусала губы и несколько раз больно ткнулась лбом в стенку. Феликс же, крепко сжимающий рукой водяной кран, закидывал голову назад и бился о пластмассовую обшивку затылком. Гул двигателей заглушал их стоны, а сам акт заоблачной любви смотрелся более чем комично. Сразу после оргазма Вера обхватила голову руками и прошипела: «Хоро-шо-о! Очень хоро-шо-о, сука! Будто в прокуренной цистерне с виски и одеколоном поимели». Поправив шевелюру и открыв дверцу, Монахов увидел всё того же грузина. Разминая в руках сигарету, кавказец подмигнул улыбающейся за спиной Феликса Вере:
– Как будто «Эмманюель» второй раз посмотрел. Только без картинки, но зато с хороший звук.
Он так и сказал: «Эмманюель». Феликс подумал, что с Инарой получится вряд ли. Она при исполнении. А не ленивые латыши работу ценят. Это Эдгар ему рассказывал. Говорил, что работы в Латвии больше нет и не будет, а потому люди за места держатся крепко. Может, и Монахову удастся крепко подержаться за талию Инары, за её бедра и упругую грудь… Феликс вспомнил путешествие из Питера в Таллин и первую близость с прибалтийским темпераментом. В поезде было пустынно, зловеще тихо и пахло углём. Высокая проводница Улле оказалась доброй хохотушкой. Рассказывала про маленького сынишку Тойву, про походы в фитнес-зал и про то, как полезно делать интимную стрижку, которая должна быть не просто стрижкой, а настоящей художественной инсталляцией. Отдалась Улле без прелюдий, сказав, что целоваться в губы не очень гигиенично. Во время акта женщина выкрикивала гортанные эстонские слова и как-то странно завывала. Феликс подумал, что такими воплями хорошо гнать на охоте животных и отваживать от жилища злых духов. Ему казалось, что на соседней полке не хватало какого-нибудь задумчивого угро-финна в унтах и меховой шапке, играющего заунывную мелодию на варгане.
Но то был поезд, а это самолёт. С проводницами легче на рабочем месте – в тесном купе со звенящими на столике подстаканниками, ледяной водкой и стремительно улетающими в открытое окошко струйками дыма. Со стюардессами проще предаваться утехам на земле, вдали от «производства». Когда Инара проходила мимо его кресла, Феликс жестом попросил девушку наклониться:
– Привет, Инара! Меня зовут Феликс, и я с детства мечтал стать пилотом или стюардом.
– Не прокатит, – бросила девушка и удалилась.
Феликс достал из портфеля фляжку с виски и пакетик с орешками. И всё же Инара понравилась ему. Красивая, казалось бы, совершенно чужая, а что-то родное в ней есть. Тёплое что-то. Немка или англичанка сразу бы настучали на сексуальные домогательства, а эта отшучивается. В салоне появилась молодая женщина с полненькой девочкой лет десяти. Она на вытянутых руках держала перед собой икону, беззвучно шевеля губами, а мама осеняла знамением салон. Феликс тоже перекрестился, рассматривая пару грустным и задумчивым взглядом. Места дамы с ребёнком оказались в одном ряду с Монаховым, но через проход.
– Так сильно боится? – поинтересовался Монахов у мамаши.
– Не то слово. И к врачам водили, и сами убедить сколько пытались, что не страшно, а Люсенька наша всё с иконой, как в самолёт.
– А на поезде?
– Та же беда. Её папа три года назад на американских горках покатал неудачно. Тележки встали на самой верхотуре, а сняли пассажиров только через час. Вот после этого и пошло.
– И на машине боится? – не унимался Феликс.
– Слушайте, ну чего вы пристали, а?! И на машине, и на велосипеде, и на самокате тоже боится. На всём, что едет, летает и плывёт, на всём и боится.
– Зря вы так реагируете. Знаете, как в народе говорят: клин клином вышибают. Может, стоило ещё разок на американских горках прокатить?
– Ага! И ещё разок там застрять, чтобы вообще коньки вместе с вагонеткой отбросить. Девушка, отсадите нас на другой ряд, пожалуйста, – взвилась мамаша.
Дождь больно хлестал по лицу слюдяными прутьями, холодные струйки попали за воротник, и Феликс недовольно поёжился. Люди спешили по влажным ступеням трапа, боясь поскользнуться, и крепко сжимали мокрые, холодные поручни. У пожилого мужчины резким порывом ветра вырвало из рук зонт, и маленький чёрный парашют поскакал по взлётно-посадочной полосе, делая в воздухе какие-то немыслимые кульбиты. Рядом идущий парнишка резко рванул с места, хлюпая по лужам, догнал «беглеца» и отдал владельцу.
Феликс обернулся и увидел Инару. Улыбнувшись, девушка
